Уже давным-давно, в пыльном кабинете всеобщей истории, поселилась эта лакированная безделушка для школьных упражнений: «Гуси спасли Рим». Фраза, отполированная бесчисленными повторениями, как галька в горловом жерле времени, приобрела сомнительный лоск общедоступной истины. Да, и такое случается в причудливой симфонии мироздания: ничтожный диез, вскрик неуклюжей птицы, вдруг меняет тональность целой исторической оперы.
Перенесемся же, силою воображения, в ту эпоху, что зовется «до нашей эры» — словно бы само наше рождение разорвало хронологию на две неравнозначные части. Итак, галлы — не те карнавальные увальни Астерикс и Обеликс, чьи комичные силуэты пляшут на страницах французских альбомов, а настоящие, дышащие перегаром крови и пота варвары, — разнесли в пух и прах римские легионы и вкатились в Вечный Город (как именуют его агенты туристической иллюзии). Там они предавались своему ремеслу с методичной жестокостью: резня младенцев, чьи жизни обрывались, едва успев начаться, и неизменный, как сам хаос, ритуал насилия над женщинами.
Горстка уцелевших защитников, этих упрямых римлян, заперлась на Капитолийском холме. Осада длилась примерно полгода — шесть месяцев отчаяния, отливавших свинцом в жилах осажденных. Они отбивались с мужеством обреченных, но однажды ночью, когда силы их были на исходе, сон, этот темный близнец смерти, сковал их всех до одного. Возможно, их сознание отравили испарениями какого-нибудь гальского колдуна; быть может, вино, поданное не к месту и не ко времени; или, что вероятнее всего, простая, животная усталость, накопившаяся, как известковый налет на дне души.
Галлы же, эти мастера внезапного удара, воспользовались моментом с трогательной непосредственностью. Они, соблюдая режим тишины — эту почти театральную паузу перед кровавой развязкой, — приставили к стенам свои деревянные лестницы и начали восхождение, похожее на медленное движение гусениц по стеблю. Эффект внезапности был бы неминуем, если бы не одно обстоятельство, наделенное чертами изящного курьеза: священные гуси богини Юноны, покровительницы материнства и, как выяснилось, бдительности. Эти пернатые часовые, адепты своего гогочущего культа, сорвали гальский «авось» пронзительным, неистовым клёкотом. Их крик, этот акустический щит, разорвал сонную пелену, поднятая тревога всколыхнула гарнизон, и коварный штурм был отбит с той яростью, что рождается на стыке стыда и облегчения.
Так вот, я не просто цитирую — по памяти, с неизбежными сдвигами и наслоениями — школьный учебник истории для пятого класса советской школы. Нет, этому есть причина, подобно тому как бабочка, приколотая булавкой к бархату, является объектом для целого ряда энтомологических умозаключений.
Как нам ведомо по горькому, кровавому опыту, ужасающая трагедия, что навсегда впишется в историю Израиля черными чернилами, случилась по причине «нежданчика» — этого легкомысленного эвфемизма для роковой ошибки, для зияющей бреши в системе. Недаром ведь гласит расхожая мудрость, стертая, как монета: «предупрежден — значит вооружен».
Именно это, в миниатюре, и произошло в кибуце Нир Ам. Фокус моего повествования теперь должен сузиться до одной-единственной фигуры: Инбаль Рабин-Либерман (какое интересное сочетание двойной фамилии). Она, служившая в славном «Океце» — «Жале», кинологическом спецподразделении, чье название так и просится на страницу приключенческого романа, — была, если угодно, местным шерифом. И она, с пронзительной быстротой умственного озарения, оценила ситуацию. И вот, несмотря на раннее субботнее утро, эту священную для иудея тишину, она бросилась — нет, не бросилась, а побежала, точными, отработанными движениями — по вверенной ей территории, будя кибуцников от их мирного сна, который грозил стать последним.
Она подняла на уши «китат-коненут» (группу быстрого реагирования, чье название звучит как щелчок затвора), вскрыла оружейный склад, этот арсенал демократии, вооружила людей. Но этого двадцатипятилетней «эшет-хаиль» (доблестной женщине, чей образ отливается в бронзу прямо на наших глазах) показалось мало. С почти артистическим вдохновением она организовала засаду у забора безопасности — этой условной границы между порядком и хаосом. А что оставалось делать? Пришлось взвалить на свои хрупкие плечи бремя ответственности; у полиции и армии был «шабат-шалом», и рассчитывать следовало лишь на прихотливые извилины собственной судьбы.
Ее смелая инициатива увенчалась успехом, столь же безоговорочным, сколь и ужасным: шквальным огнем, выметающим все живое, они «положили» всех террористов, в количестве двадцати пяти «штук».
Таким образом был спасен кибуц и его обитатели. И это, хаверим не миф, отливающий сомнительным блеском в тумане веков, а уже готовая, отчеканенная легенда, теплая еще от недавнего жара схватки.
Вот вам и «Гуси, гуси! Га-га-га…» — но это уже не детская считалочка, а горькая, пронзительная метафора, где роль пернатых крикунов исполнила молодая женщина с пистолетом в руке, в предрассветной тишине обреченного кибуца.
Сайт Рами Юдовина 