Богадельня

Моя мама живёт в одной из квартир долгосрочного съёма, предоставляемых пожилым репатриантам за относительно умеренную плату.

Из окна её великолепной однокомнатной квартиры, открывается шикарный вид на нефтяной перерабатывающий завод и предприятия нашей славной и, как оказалось, экологически чистой химической промышленности.

Мама называет дом, который построил мэр, богадельней.

Мне казалось, что жильцы богадельни, с такой концентрацией морщин и болезней, — унылое зрелище увядающей осени. Однако не все доживают до возраста старческого склероза, у которого есть свои прелести.

Сестра моего дедушки, тетя Шура, учительница русского языка и литературы, пережила страшную блокаду Ленинграда.

Перед своим уходом в мир иной через трубу питерского крематория у неё началась старческая деменция. Она всегда была неисправимой оптимисткой, но в последнее время улыбалась постоянно.

«Ромочка, — говорила она, — Меня жалеть не надо. Я так счастлива, так счастлива, я заново открываю мир Пушкина, Лермонтова и Тургенева».

Наши пожилые олимы (репатрианты) не дожидаются покорно своего часа. Благодаря местной передовой медицине последнее мгновение всё откладывается и откладывается.

Преклонновозрастные мужчины активно посещают культурные мероприятия, на которых лекторы рассказывают еврейские майсы, а дамы не пропускают концерты классической музыки в исполнении Баскова и Розенбаума.

Даже на спектакле «Чапаев и Пустота» треть зала — мамины ровесницы.

Позади меня сидели женщины и разговаривали:

— Пелевин — очень сложный писатель, пыталась его прочесть, но слишком заумно.

— А кто такой Пелевин? — поддерживает великосветскую беседу другая.

— Вы меня удивляете. Спектакль поставлен по его одноимённой книге.

— А вы сами читали этого автора?

— Конечно! Только не эту книгу. Читала «Обитель», про Соловки, правда, не до конца, скучновато немного, но фильм про монаха мне очень понравился.

— Извините, — вмешиваюсь в разговор. — Может быть, про Соловки написал всё-таки Прилепин, а не Пелевин?

— Какая разница?! — женщины надменно посмотрели на меня в прямом смысле сверху вниз. — Мы на Ефремова пришли.

— Верно, — согласилась первая. — Он такой талант, такой талант, почти как его папа…

Да что спектакли (кстати, недешёвое, но удовольствие) — наши старики зимой купаются в море, потому что люди старой, советской закалки.

В дождливую погоду они сидят дома и смотрят российские или украинские новости. Выбор каналов зависит от страны исхода, но все вместе смотрят русскоязычную 9-ку.

Российско-украинский разлад, несмотря на пригоршни таблеток по расписанию и ежемесячный химический анализ крови, гораздо хуже влияет на их нервную систему, чем более актуальный арабо-израильский конфликт.

Всё-таки главврач Маргулис в своё время правильно поступил, выключив своим подопечным «телевизер».

Однако у моей мамы есть другие развлечения и заботы. Почти каждый день, кроме выходных, невзирая на зной или дождь, она на перекладных автобусах добирается к нам домой, чтобы подать свежеприготовленный обед своему 16-летнему внучку, у которого обувь на два размера больше, чем у его папаши.

Все довольны: детинушка, которому даже еду не надо разогревать, и бабушка, потому что при деле и подальше от шума хайфской Хативат-Кармели.

Эта улица — не только гетто пожилых людей, но и настоящий «чёрный» Гарлем. Хотя лично мне очень нравятся выточенные из слоновой кости грациозные эфиопские девушки.

Кстати, в рейтинге врагов народа   у жильцов богадельни эфиопы прочно занимают третье место после бандеровцев и палестинских террористов.

В один из будних дней, моя мама ехала со своей подругой в общественном транспорте.  На остановке в автобус шумною толпою вошли обычные чернокожие парни.

Тамара выразительно поморщилась, демонстративно встала со своего места и отошла в сторону, подальше от эфиопских евреев.

Мама подошла к ней и по своей педагогической привычке стала её укорять:

— Тома, как тебе не стыдно? Ты же бывший комсомольский работник! Член партии! Ты что — расистка?

— Нет, конечно! — возмутилась Тамара. — Просто я терпеть не могу вонючих эфиопов.

— Знаешь, ты только не обижайся, но твои духи «Красная Москва» воняют несравненно хуже, но я ведь терплю…

P.S.

— Мама, может ты переедешь из своей богадельни? — спросил я.

— Что ты, я довольна. Никому не мешаю, и мне никто не мешает.

Может, она права, и главное в жизни — никому не мешать?