Месяц назад я оказался в больнице. Моими соседями по палате были два пожилых человека: Риад и Элияу.
К одному приходили родственники как на работу, его жена, сыновья и дочери сидели с ним с утра до вечера. Риада посещали братья, сестры, племянники и соседи.
Ничего не скажу ни о ком плохого. Люди добрые, воспитанные, вежливые, особенно дочери. Всё прекрасно, только было шумновато и многовато и не очень понятно, кроме отдельных слов и некоторых фраз. Впрочем, это не их проблема, а моя. В Израиле желательно знать не только иврит, но и арабский.
Ко второму соседу, кроме дочери, никто не приходил. Да и дочь ненадолго и не без раздражения. «Её можно понять, — говорил Элияу, — она сама проходит курс химиотерапии и не знает, что со мной делать».
Работники больницы тоже не знали; пациент, да еще с характером, задержался у них в гостях на три месяца. Пора определяться. Отпустить домой нестабильного лежачего больного, нуждающегося в постоянном уходе, они не могли. Но и оставлять в дорогой палате столько времени тоже никак.
Предложили ему хоспис для умирающих. Сказали, что временно, пока не найдется что-то поприличнее. Дочь сходила, посмотрела, рассказала, что увидела, Элияу не понравилось. Очень.
Особенно он терпеть не мог неуважения к себе. Трудно заставить себя уважать, будучи беспомощным, но он смог. Он устраивал всем выволочку, особенно доставалось медсестрам, которые резко, грубо, но самое главное, больно, делали необходимые процедуры.
К нему приходили делегации переговорщиков, его уговаривали, угрожали, давили, даже дочь стала колебаться. Но старик был непреклонен — лучше смерть, чем лазарет с плохой кроватью, антисанитарией и недобрыми санитарами. Элияу буквально послал особо наглого переговорщика, который якобы уже вызвал амбуланс для него, чтобы доставить к месту последнего приюта.
Старик был готов отправиться домой, он мог позволить себе нанять сиделку. Оборудовать комнату обещал сын — строительный подрядчик, проживающий в Америке, но приехать не мог, так как «горел» заказ и его присутствие минимум месяц на объекте было обязательным. В США с этим строго, личные обстоятельства не принимаются.
Мне нравилось общаться с Элияу, он оказался очень интересным человеком: врач, писатель, стоявший в свое время у истоков культуризма. Показывал свои фотографии до болезни, которая забрала 30 кг чистых мышц и возможность совершать пешие прогулки по берегу моря. Его дед был настоящим сионистом, приехал в Эрец- Исраэль в конце 19 века из Российской империи, а отец был известным архитектором, строил Хайфу.
«Лучше умереть дома одному, чем в чужом месте среди чужих людей», — сказал почти 90-летний старик, которому всеми силами пытались всучить билет в один конец.
Кстати, другому больному — Риаду, никто бы не посмел даже предложить такое. Для своей арабской семьи он отец, а значит, самый уважаемый человек, заботиться о котором — святая обязанность.
На прощанье я пожал всё ещё крепкую руку Элияу, попросил разрешения сфотографировать его. Старик чуть приподнялся, видимо, он умел позировать. Я увидел глаза настоящего бойца и чуть надменную голливудскую улыбку гордого человека, немного похожую на оскал.
