Сидим мы тут, в этом проклятом парижском кафе, а за окном — чужая, веселая жизнь. И вспоминается мне наш Петербург, суровый и имперский, затянутый в мундир из гранита и туманов.
Мы тогда, в девятом-одиннадцатом годах, думали, что победили. Да, да, я не боюсь этого слова. Мы с ними покончили. Волна кровавого террора, что захлестнула Россию после пятого года, пошла на убыль. Мы переловили этих юнцов-идеалистов с их самодельными бомбами, этих фанатиков-эсеров с горящими, как угли, глазами. Их боевые организации лежали в руинах, их вожди — болтались на виселицах или гнили в казематах Петропавловки.
Эти эсеры… Романтики с динамитом. Их боевая организация была для нас до известной степени понятным противником. Честь им и хвала — они шли на смерть с молитвой на устах, верили в свой «новый мир» и крестьянскую правду. Мы их били коварством. И здесь кроется первый, самый страшный грех нашей системы. Грех, который мы несли в себе, как застарелую чахотку.
Провокаторство. Сладкое, дьявольское зелье. Чтобы держать руку на пульсе врага, мы бросали в их среду наших людей. Но чтобы выжить там, наш агент должен был стать своим. Азеф, этот двуликий Янус, чтобы поддерживать доверие, организовывал теракты. Мы, охраняя престол, финансировали и направляли революцию! Мы сами творили того монстра, с которым боролись. Это был порочный круг, адская карусель: чтобы доказать свою полезность, провокатор устраивал убийство какого-нибудь губернатора, мы его «раскрывали», получали награды, авторитет нашего агента рос в глазах партии. И так по кругу. Эта система разъела нас изнутри, как ржа железо. Мы все стали циниками, все играли в эту великую, грязную игру, где правды не знал уже никто.
А бюрократия наша, эта многоярусная, неповоротливая махина! Департамент полиции на Фонтанке с его надменными чинушами, наши охранные отделения в городах, жандармские управления — вечно грызлись, как пауки в банке.
Донесение, способное спасти жизнь министра, неделями лежало под сукном, потому что какой-нибудь титулярный советник решал, кому должна принадлежать слава. Информация тонула в чернильных реках. Разгромив ячейку в Петрограде, мы узнавали, что ее уцелевшие члены уже вовсю орудуют в Одессе или Варшаве, а предупредить тамошних коллег мы просто не успевали.
Но всё это, всё это — лишь симптомы. Корень же зла был в том, что мы, жандармы, должны были запирать на замок дверь, которую должна была распахнута настежь. Любая мыслящая Россия — студенты, профессура и даже купцы — сочувствовала этим борцам за свободу. Мы арестовывали одного — на его место вставали двое.
Мы боролись не с людьми, а с духом времени, с этой смутной, но неудержимой жаждой перемен. Легально высказаться было негде. И потому любое инакомыслие уходило в подполье, закалялось в ненависти и становилось бомбой.
И грянул гром 1914-го года. Война… Она добила нас. Наш отлаженный аппарат, идеальный для слежки, захлебнулся. Все силы ушли на фронт, на шпионаж. А в тылу — голод и всеобщее озлобление. И тогда пришли они.
Не эти сентиментальные эсеры-идеалисты. Нет. Пришли большевики. И вот их-то мы, признаюсь, недооценили. Если эсеры были романтиками, то большевики были холодными, бездушными инженерами революции. У них не было ни чести, ни веры — лишь стальная, как штык, дисциплина и циничная, всепоглощающая воля к власти. Они не брезговали ничем — ни немецкими деньгами, ни грабежами, ни откровенным предательством. Их конспирация была безупречной, их вождь, Ленин, — фанатиком с ледяным сердцем, а Троцкий – гением революционной пропаганды.
В феврале семнадцатого рухнуло всё. Не было заговора, который можно было раскрыть. Была стихия, голодный бунт многомиллионной толпы. Наша система, созданная для точечных ударов, рассыпалась в прах перед этой лавиной. Нас сокрушили те, кто оказался безжалостнее, циничнее и хитрее нас.
Так почему же мы проиграли? Мы были сильны, мы были умны, мы были вездесущи. Но мы защищали строй, который сам себя изжил. Мы проиграли войну с самой историей.
И когда империя рухнула, мы, её верные псы, оказались никому не нужны на этом пепелище.
Теперь мы здесь, вдали от Родины, пьем свое дешёвое пойло и играем в «русскую рулетку» в надежде на везение, на один шанс из шести.
Сайт Рами Юдовина 