Казачка

Из цикла «Золото Мордехая»

— Что мы скажем тёте Риве?! — сокрушался Наумчик. – Где теперь искать тело Яши?

— Хорош мандражировать! – Додик нервно сжимал огромные кулаки. – Может, выжил он.

— Трандец пацану! – возразил мрачный Миша. – Поезд набрал обороты, а Яша нырнул с крыши вниз головой прямо на камни. Говорил вам, не надо в дождь работать. Что сидим, умняк корчим! Пошли искать кореша! Тюки здесь заныкаем, возьмём подводу — заберём.

Примерно через час они нашли поломанное тело Яши. Ножами вырыли могилу.

— Тёте Риве скажем, что её сыночек сбежал на фронт. Она поверит, Яша давно мечтал фрицев бить.

Друзья долгое время шли молча.

— Может, разговор не вовремя, — внезапно заговорил Додик. — Пора решать вопрос. Слишком тяжко нам достаются деньги, мы рискуем всем, но даже половины навара не получаем. Поляки нас за фраеров держат.

— Ловишь мои мысли, — сказал Миша. – Сами будем загонять товар.

— Ворам это не понравится, — произнёс Наумчик.

— Мы им ничего не должны. Рыпнутся – перо в бок, — Додик выхватил нож и несколько раз взмахнул им. – Вот только куда мату сбывать?

— Есть мысли, — сказал Миша.

…..

Казачье село поразило друзей своей хозяйственной роскошью. За стройными свежевыкрашенными заборами скрывались блестевшие чистотой дома. По дворам носились куры, подпрыгивали петухи, в каждом хозяйстве были свиньи, в некоторых даже коровы и лошади. Казалось, война обошла мимо станицу, но нет, в основном —  дети, бабы, старики, да девки в самом соку.

Додик чувствовал себя на седьмом небе от возбуждающих перспектив.

— Мы дело приехали делать,- прошептал ему Миша. Тронул за плечо возницу. – Мужик, останови подводу, вот у этого дома!

Калитку открыл суровый, пожилой казак,  одетый в белую, чистую рубаху да шаровары с лампасами.

— А, Мишутка! – обрадовался он. – Приехал купец, товар привёз. Несите мешки в подвал. Ишь, какой ладный хлопец, – казак хлопнул Додика по плечу. – Смотри, детина, не балуй! Будешь девок лапать – забьём!

Бесстрашный Додик лишь ухмыльнулся.

Взрослая дочь казака приготовила вечерять.

На тяжёлой сковороде в шкварках булькающего сала плавали десять вот-вот готовых лопнуть густо-жёлтых выпуклых солнца, обрамлённых снежно-молочными озёрами с чуть загнутыми прожаренными, хрустящими краями. Буханка ржаного пахучего травами и сеном только что выпрыгнувшего из печи хлеба легла на стол рядом с яичницей. Из глиняного толстого горшка, пышущего горячим грибным паром,  торчала огромная ложка. Пахнущие уксусом пупырчатые, пряные, пузатые огурцы были под стать сводящей с ума мутноватой жидкости в пузатой бутыли, наполненной на треть.

— Спасибо, хозяюшка! Сядете с нами покушать? – предложил неукротимый Додик.

Скуластая казачка, в наглухо перехваченном голову тесном, скромном платке, лишь зыркнула на гостя своими глазищами, поджала тоненькие губы и ушла во двор, доить мычащую корову.  Бесстыдный Додик, которого смутить было трудно, от взгляда казачки покраснел и даже почувствовал томление внизу.

Евреи неспешно выпивали и быстро закусывали, проглатывая зажаренные кусочки сала. Лишь Миша брезгливо выбирал из сковороды. Хорошо, отец не видит, хотя ребе разрешил и даже рекомендовал в голодное время есть свинину.

— У крестьян с деньгами туго, возьмём харчами и толкнём их на рынке, — сказал Миша.

— Поговори насчет тройки с бубенцами, — напомнил Наумчик. – С утра поедем по деревням да хуторам товар предлагать.

— Уже, — налил себе Миша. – Только никто лошадей нам не даст даже на прокатиться. Доверие надо заслужить.

Весенняя киргизская ночь была ещё холодной. Додик в телогрейке и трусах вышел покурить. Хорошо. Ещё бы девку какую…

Бабы здесь крепкие, суровые, но грудастые. А как они смотрят, прожигают насквозь. Самогон лишь раздухарил молодой и глупый организм.

Вдруг он услышал быстрые шаги, кто-то спешил в уборную. Додик затушил цыгарку. Руки заходили ходуном, а вдруг это она.

Притаился, чуть дыша. Возле бочки с водой остановилась дочь хозяина, полила на руки, попила.

Додик схватил её своими сильными лапами, крепко сжал грудь и живот, казачка замерла, ловко вывернулась и со всего размаху ударила. Додик, опытный в уличных потасовках, перехватил руку, завернул, обнял женщину ещё туже, полез под юбку. Баба осела, глухо простонала и яростно набросилась на обидчика. Драку продолжили на сеновале, казачка била и кусала Додика, напрягала ноги, не давая молодцу проникнуть к заветному месту, от которого исходило адское пламя. Наконец она сдалась, поперхнулась своим вздохом, прикусила губу, чтобы Додик не услышал, судорожно затряслась и… обмякла. Зарылась головой в прелое, мягкое сено, зарыдала то ли от счастья, то ли от горя. Кто их баб разберёт.

Додик осторожно привстал, поцеловал казачку в растрепанные, пахнущие весной волосы и как тать вышел в ночь.