Немного мазохисты

Вершины гор припорошены снегом, холод, как у нас говорят, лисий, и этот жуткий ветер, проникающий в леденеющие жилы. Кофе в термосе давно закончился, и уже плевать на запрет курить, только прячешь от снайперов в рукаве огонек крепких бесплатных американских сигарет.

Ну какие «грязные» в эту плюющую градом ночь на горе Проклятия? 

Хотя жаль, что нет «гостей», а то мы пустили бы галопом замерзающие сердца, глядишь и согрелись.

У Дмитрия уже прерывистое дыхание, парень хоть из России, а не выдерживает.

— Скажи что-нибудь, — шепчу ему по-русски.

— На..на..на…куй, — выдыхает Дима.

Он дрожит всем телом. Похоже, начинается гипотермия. 

Самое главное на войне — не победить, а выжить. 

— Снимаем засаду, —  я сообщил на базу по рации, впрочем, не сообщил, а поставил перед фактом. 

— Идти можешь? 

— По..по… пы…пы…та…та… да!

Мы взяли его под руки, он сам килограммов 80 и на нем еще 20, тащим.

Железная птица, сеющая смерть, появилась бесшумно и замерла над нами. 

Ракета, и от нас останутся только жетоны, встроенные в армейские ботинки. Страшно? Нет, не страшно. Жутко. Но шевелиться нельзя, пусть смотрят, пусть внимательно смотрят. Каски, «М-16», наплечная рация с антенной. 

Вертолет повисел над нами вечную минуту и, поблескивая огоньками, растворился в ночи.

— Я сам, — высвободился Дмитрий из наших объятий. 

Через час мы уже принимали, судя по пару, горячий душ, а потом пили израильский чай «Высоцкий».

— Скажи мне, — Дима вновь обрел дар беглой речи. — Почему я, программист, с окладом в 20 тысяч, муж и отец, должен все бросить и пойти служить, а может и подыхать, а они нет? 

— Какое тебе дело до них? У них своя судьба, у тебя своя.

— Эти раввинские штучки про судьбу на меня не действуют. Мы здесь гнием месяц, потому что солдат не хватает. Мы тянем лямку за «золотую» молодежь с улицы Шенкин, за мордоворотов йешиботников. Это несправедливо.

— Ты можешь «закосить», сослаться на семейные обстоятельства или работу. Не проблема, — предложил я.

— Я бы так и сделал, но вам, дебилам, больше дерьма достанется. 

— Ну и не ной тогда. Ты здесь, потому что сам этого хочешь.

— Ты серьезно? — удивился товарищ. — По-твоему, я мазохист?

— Все, у кого еще осталась совесть — немного мазохисты.

 —  Совесть придумали бессовестные люди, — рассмеялся неожиданному открытию Дима. — Кстати, спасибки, что тащил меня.

— Тебе повезло, что мы тоже немного мазохисты. А иначе здесь не выжить.

Прошло несколько спокойных месяцев, раздался звонок, взглянул на экран мобильника: «Dmitriy».

— Привет, дружище, — обрадовался я.

— Привет. Мы уезжаем.

— Далече? — я задал лишний вопрос, и так понятно. 

— В Канаду. Возможно, навсегда, — закашлялся Дима.

— Холод тебе уже не страшен.

— Ром, береги себя, давай!

— Давай…

Я понимаю, не осуждаю, но мне стало почему-то зябко, неуютно, несмотря на теплый хайфский вечер.